Книга "Сознание, прикованное к плоти. Дневники и записные книжки. 1964-1980"

О себе и обо всём, что вокруг, — «Сознание, прикованное к плоти», второй том дневников и записных книжек одной из главных культурных героинь нью-йоркского интеллектуального мира второй половины XX века Сьюзен Сонтаг.

Помимо сына Дэвида Риффа (нынешний, уже второй, том рукописей Сонтаг вышел под его редакцией), матери и неверных любовниц, расставание с которыми Сьюзен переживает примерно как очередной конец света, больше всего на нее повлияли Джаспер Джонс и Иосиф Бродский, художник и поэт.

Сонтаг внимательно следит за развитием абстрактного экспрессионизма, поп-арта и концептуализма, постоянно конспектирует эссе философов и арт-критиков, а главное, стенографирует свои встречи с Джонсом и Раушенбергом.

Сравнивая литературу и искусство, Сонтаг считает, что художники (и здесь она чаще всего упоминает Дюшана, считая его прямым наследником Леонардо) ушли гораздо дальше писателей, только-только приступивших к изучению открытий Кафки и Джойса. «Современная эстетика обезображена своей зависимостью от концепции «красоты». Словно «предметом» искусства является красота, как «предметом» науки — истина!» (10.09.1964 г.).

Позже, когда Сонтаг подружится с Бродским, в дневниках замелькают имена русских авангардистов, в основном конструктивистов, хотя отдельной строкой Сьюзен выделяет, что больше всех Иосиф ценит даже не Татлина или Эль Лисицкого, но до поры до времени незнакомого ей Филонова.

Эта позиция Сонтаг — существовать на перекрестке разных видов искусств, — пожалуй, и есть самое интересное в новом томе, за исключением разве что многостраничных приступов самоанализа, с пристрастием разбирающегося с детскими психотравмами. Эти расчеты с прошлым возникают каждый раз в периоды душевных кризисов, спровоцированных очередным обломом в личной жизни. И тогда Сонтаг перестает интересоваться искусством, разбираясь с матерью и подругами.

Но чуть позже ситуация входит в привычное русло, а Сонтаг переключается, ну, скажем, на театр, сотрудничая с Бруком и Гротовским, на фотографию или же на кино. Причем не только как зритель, постоянно составляющий списки просмотренного, но и как автор пары не слишком удавшихся лент.

Сонтаг интересно все — от научной фантастики и кукольного театра до маоизма (в том входят пунктирные хроники поездок к Боулзу в Танжер, в воюющий с Америкой Вьетнам, в Китай эпохи культурной революции и в Польшу периода активности «Солидарности»); сверхплотное интеллектуальное горение не останавливается ни на минуту, требуя поживы везде и всюду. «В современной жизни много источников наслаждений, — записывает Сонтаг в ноябре 1964 года, — стоит только побороть тошноту от бесчисленных копий…»

Сьюзен и осваивает самые разные виды человеческой деятельности, движимая каким-то беспрецедентным инстинктом саморазвития. Примерно с середины почти 600-страничного тома все эти разновекторные устремления, помноженные на неизбывный писательский пыл (Сонтаг постоянно думает о новых романах, эссе или рассказах, конструирует их, додумывая замыслы по ходу дела), вытесняют духовные метания, бытовой психоанализ и душевную смуту. И здесь Сонтаг выглядит победительницей, оседлавшей собственных демонов, сумевшей направить свою термоядерную энергию в «правильное» творческое русло. Хотя бы и на локальной территории этого второго тома.